Жан Ануй - Генералы в юбках [=Штаны]
Президентша (по-дружески одергивает ее). Сюзанна! Я вас уже просила… Вы слишком откровенно проявляете свои чувства, дорогая! (Снова нахмурясь.) Во всяком случае, вы правы, перед нами один из этих типов. Случай предельно очевидный.
2-я заседательница (до сих пор она хранила молчание, сейчас достает мундштук слоновой кости, вставляет в него сигарету, затягивается и лишь потом зловеще изрекает мужским басом). Ничего, мы отобьем у него вкус к клубничке!
Затемнение
Когда свет зажигается, перед нами обстановка начала пьесы. Ночь. Леон спит с неудобной позе, привязанный к позорному столбу. Тишина. Входит на цыпочках новая горничная. В руке у нее свеча, пляшущий язычок слабо освещает сцену. В пеньюаре, босая, с накрученными на ночь бигуди, она подходит к Леону и осторожно до него дотрагивается.
Горничная, Месье! Месье!
Леон (вздрагивает). Кто? Что? Оставьте меня! Не видите, я работаю! (Продрав глаза, уставился на нее.) А, это вы, дитя мое. Что, эта бригада мясников уже здесь? Пора ехать?
Горничная. Нет-нет, месье. Еще ночь. Я хочу вам сказать…
Леон. Что, дитя? Вы вспомнили финал «Гамлета»? «Дальше — тишина».
Горничная. Я хотела вам сказать… Помните, вы говорили на суде про эту девушку… ну, которую вы полюбили?.. Знаете, я даже заплакала!
Леон (горько). Только не они! Вы видели их лица?
Горничная. Я тоже… хочу… пережить… большую любовь!
Леон (с нежностью). Дай-то бог, дитя мое!
Горничная (более прямолинейно). Мне очень понравилось, как мы с вами играли в «горбуна с улицы Квинкампуа».
Леон (в глазах у него вспыхивает огонек). Вот как?
Горничная (кокетливо). Я потому не очень-то и возмущалась, когда вы трогали мою грудь. Я сразу поняла, что мурашки тут ни при чем!
Леон (тронут ее признанием). Как это мило! (Вздыхает.) Увы, дитя мое, все это в прошлом!
Горничная. Неправда! У моей сестры есть домик в Курбевуа, недалеко от министерства обороны.
Леон. Не вижу связи.
Горничная, У нее в гараже стоит старый тандем. Собака лаять не станет, она меня знает. Возьмем велосипед и доедем до швейцарской границы!
Леон (колеблясь). Не ближний свет. А запасы еды? А Комитет Бдительности в каждой деревне?
Горничная. Я говорила с Фиселлем. Он тоже боится, что ему кое-что отчихвостят. Флипот ему пригрозила, и он теперь места себе не находит. Фиселль сказал, что прихватит с собой консервы и спрячет их в детской коляске, которая пылится в подвале. Вообще-то он уже спрятал и сейчас ждет внизу.
Леон (приосаниваясь). Отвяжи меня! Где моя шпага? Где мой плащ и треуголка! Какая же ты милашка! Жизнь снова прекрасна! В путь!
Не успевает горничная отвязать ему руки, как он хватает ее за огузок.
Постой! Я слишком долго ждал этого мгновения! (С чувством.) О бессмертная женщина! Я воспою тебя в поэмах! Я перейду на александрийский стих, как Арагон во время войны! Я стану вторым Виктором Гюго! Мною будут зачитываться бедняки при свете коптилки! Я стану глубоко народным, и народ поймет меня!
Горничная (испуганно). Да что же вы так кричите! Весь дом поднимете на ноги! (Чихает.) Апхчи! Не могу сказать, чтобы мне было очень тепло в одной рубашке. Пора двигаться, не то я так насморк схвачу.
Леон (не выпуская ее). Ты права, надо подвигаться! Поговорить можно и после, когда приедем на Ривьеру.
Горничная (сразу берет деловой тон). Только учтите, я не хочу, чтобы всякие там коммерсанты смотрели на меня косо. Вы должны говорить, что мы муж и жена.
Леон. Как скажешь, дорогая! Для меня это ничего не меняет: сколько я себя помню, я всегда был женатым мужчиной.
Горничная (все более деловито). И еще нам надо взять горничную. Погнула я спину — и будет!
Леон (забавляясь). А почему бы и нет? Эдакую хорошенькую швейцарочку по сходной цене!
Горничная (жестко). Хорошенькую? Об этом и думать забудьте! Я ужасно ревнивая. Так что уж подберу какую-нибудь старую каргу, не сомневайтесь!
Леон (благодушествуя). Вот и отлично! Хоть с горбом, если тебе так хочется!
Горничная (подозрительно). Это чтобы играть потом в «горбуна с улицы Квинкампуа»?
Леон (весело). Ну что ты, моя козочка, как можно! С настоящим горбом! И злую-презлую! (После паузы.) А теперь задуй-ка ты свечу. Хватит философствовать. А то у нас уйдут на это все силы.
Горничная (вкрадчиво). Да-да… Но обещайте, что вы будете по-прежнему писать каждое утро в «Фигаро». Мне ведь нужны будут деньги, чтобы вести хозяйство… Не забывайте, теперь я мадам!
Леон (слегка озабочен). Ну-ну… Может быть, мы все-таки обсудим все эти детали попозже? У нас не так много времени! (Задувает свечу.)
Из темноты, записанное на магнитофонную ленту, доносится учащенное дыхание горничной, перемежаемое восклицаниями: «И еще! Я хочу! чтобы у меня были! эмалированные! кастрюльки!» В ответ звучит утробный рык, напоминающий рев льва перед началом фильмов киностудии «Метро-Голдвин-Майер». Загорается свет, и мы видим, как они едут на большом тандеме по безлюдной местности. На Леоне какой-то куцый плащ, из-под которого вызывающе торчат полы мундира академика. На голове у горничной нелепая шляпка. За ними семенит Фиселль, толкая перед собой детскую коляску, набитую консервами. Ветер доносит звуки бравурной мелодии. Какое-то время Леон молча крутит педали, потом оборачивается к своей подружке.
Леон. Ты не проголодалась, моя киска?
Горничная (крутя педали). Пожалуй, мой котик.
Леон. До границы осталось километров семьдесят. Тогда и заморим червячка! Я раскопал в хозяйстве нашего Фиселля баночку икры. Будет чем отпраздновать!
Фиселль (ворчит, едва поспевая за ними). Зря я не прихватил консервированного тунца. Он лучше сохраняется. Да разве было время оглядеться! Побросал что под руку попалось!
Горничная (рассудительно). Как ты думаешь, милый, икры на троих хватит?
Леон (беззаботно). Что ты! Там только-только на двоих. А Фиселль откроет баночку сардин — ему как раз по чину. (Продолжает лирически). Ах, мой зайчик, в былое время разве бы мы так отпраздновали наши брачные игры! Мы бы закатили ужин в отдельном кабинете, с цыганами, при свечах!
Горничная. Так тоже неплохо. Смотри, какая луна!
Молча крутят педали.
Леон (оборачивается и кричит Фиселлю). Как там народ? Поспевает?
Фиселль (отдуваясь). Да… Только вы… не так быстро… а то я… валюсь с ног…
Леон (беспечно). Вечно народ чем-то недоволен! Это у него в крови. Видишь ли, мировая экономика пока не позволяет обеспечить велосипедом каждого человека. Четыре миллиарда велосипедов — да это же чистейшая утопия! Надо трезво смотреть на вещи. На что, спрашивается, народу ноги?
Фиселль (задетый), А вам на что?
Леон. Чтобы крутить педали! По-твоему, велосипед сам по себе едет? Видишь, как мы мучаемся! И не жалуемся, в отличие от народа. Так что не будем мелочными, друг мой.
Крутят педали.
Фиселль (с горечью вздыхает). А еще говорили — все будут равны!
Леон (с обескураживающим бесстыдством). Все и так равны! Спроси хоть у мадам.
Фиселль (едва за ними поспевая). Да? Только почему-то как мыть посуду — так Фиселль, и как коляску толкать — тоже Фиселль!
Леон (раздраженно). Забудь ты, бога ради, эти классовые предрассудки! Ты свободный человек! Как и я. Оба мы одинаково свободны. Только каждый по-своему. Это и есть демократия. (Патетически.) Мужайся, друг! Этой ночью мы должны перейти границу. Вперед, дети мои! Выше голову! Да здравствует Франция! Швейцария уже близко!
Тандем прибавляет ходу.
Фиселль (выбиваясь из последних сил; в отчаянии кричит вдогонку). А как же народ?
Леон (с царственным жестом). Народ? Как всегда, сомкнет свои ряды! И устремится к указанной цели!
